Поделиться ссылкой
Копировать ссылку
Сейчас обсуждают
Поделиться ссылкой
Копировать ссылку
А у насгода два тому назад, в саду жила влюблённая в Витаса трясогузка, вот вы, конечно, покрутите пальчиком у виска, я бы тоже никогда не поверила, но всё лето эта пичуга не давала прохода Витасу, она очень близко усаживалась на веточку и щебетала без умолку , пила из его чашки, с удовольствием ела его корм и самое интересное — Витас не нападал на неё, с любопытством поглядывал на неё, порой только отмахивался, когда начинал дремать.., видимо и семьи у пичужки не было, потому что она постоянно была в саду и только поздно вечером куда-то улетала, а ранним утром настойчиво вызывала Витаса в сад — вот такие чудеса!
Мне немало приходилось читать на соответствующих ресурсах о трудностях переездов на пленэр и психологических сложностях адаптации к пейзанской жизни, так что могу похвастаться тем, как легко в свое время отделался. Повезло мне в том, что горожанином я был во многом формальным, хоть и проработал первую половину жизни на крупном оборонном заводе.
Родился на окраине небольшого райцентра, с крыльца родного дома были видны комбайны на полях и леса за речкой. Вектор интересов был всегда направлен в сторону от городских соблазнов, в лесу стал регулярно бывать с 6 месяцев, матушка категорически не хотела сидеть со мной дома, когда в лесу ягоды спеют и грибы идут. Интересы были вполне осознанны, мама имела высшее биологическое образование, скупались все доступные книжки про живность и растительность.
В бытовом плане совершенно не избалован, считалось естественным тепло получать от печки, а воду — с колонки под горой. Теплым, пардон, нужником и прочими благами цивилизации я пользовался только 8 лет в жизни, пока жил с первой женой в пятиэтажке. Ну и тут вот, как бы городской санузел справили, хоть и не сразу. Нынче даже септик с полной схемой очистки вкарячили.
Живности в доме было всегда немеряно, хотя исключительно непродуктивной. Но тем не менее! Когда родной завод начал тихо загибаться и мне позарез потребовалась отдельная жилплощадь, без колебаний махнул в пригородную, но довольно глухую по причине бездорожья деревню и устроился работать на ферму. Быстро оброс с\х скотиной, хотя кур и кроликов завел ещё в городе.
Привык быстро и жить там даже нравилось, по крайней мере пока в колхозе деньги платили. Потом платить перестали, зато устроил личную жизнь и хотя порой не хватало на хлеб, но мясо в доме не переводилось.
Сейчас, на 24-м году сельской жизни уже другого способа существования для себя не представляю. Не люблю разглагольствований о чистом воздухе, тишине и экологически чистых продуктах, но нутром понимаю, что так оно и есть. Ну а с появлением в нашем быту «инторнета» совсем весело стало. С удивлением обнаружил что могу быть весьма даже небесполезен разным (очень разным!) хорошим людям
Истоки моего пристрастия ко всякой живности и растительности лежат аж в конце позапрошлого века! Именно тогда родился замечательный человек Леонид Алексеевич Невский, друг нашей семьи. Образование он получил ещё до революции, а уже в 20-х годах преподавал в школе, где тогда молоденькая моя бабушка училась. Забегая вперед. скажу, что и мамуля моя у него успела поучиться, уже после войны. Но учительство его не слишком занимало, хотя преподавателем он был хорошим, а главное — увлеченным. За карьерой же педагога не гнался, а в школе старался вести предметы не первой важности, у мамы в классе он вел, к примеру, астрономию. Ну а при случае и вообще перешел в гороно методистом, на должность ещё менее престижную и хуже оплачиваемую, чем учительская. Зато дававшую больше времени для занятий наукой. ИМХО его можно было вполне сопоставить со, скажем, Циолковским, хотя проблемы, которыми он занимался не были столь прорывными и значащими как у Константина Эдуардовича или того же Мичурина.
Действительный член Географического Общества, Л. А. почти всю свою долгую жизнь занимался фенологией, то есть наблюдением за сезонными изменениями в природе, по большей части с приставкой фито-, то есть был в первую очередь ботаником. И делал это на редкость обстоятельно и скрупулезно, регулярно отсылая в Ленинград материалы наблюдений. В сводке «Сезонная жизнь Русской равнины» данные по его (и моей тоже) родной Нерехте, собранные им вместе с его старшим коллегой Корепиным, который имел уклон более в орнитологию; не имеют себе равных как по количеству наблюдавшихся объектов — многие десятки видов животных, растений и явлений погоды, так и по протяженности — 1921-1965 гг. Причем за это время он побывал и в ежовских лагерях, откуда, к счастью, вышел по первой, довоенной,«бериевской „амнистии, и на фронте, провоевав с июня 41-го до капитуляции Квантунской армии.
Город наш и сейчас невелик, а 70 лет назад был и вовсе крохотным. Лес не сказать чтоб подходил к городской черте, но находился в пределах шаговой (а другой тогда и не было, пешочком, пешочком...)доступности. Мама вспоминала, что в войну, а особенно в голодные 1946-47годы, он был не то чтоб кормильцем, но весьма существенным подспорьем. Собранные летом грибы всю зиму были весомым дополнением скудного рациона, а лесные ягоды, которые без сахара и не появившихся ещё консервных крышек все равно было не сохранить, выменивались на базаре на хлеб. Потому мама с бабушкой использовали каждую возможность для походов за лесными дарами. Да ещё и сушняк на дрова прихватывали, сколько было по силам на плече донести.
Постоянным их спутником стал, вернувшись с фронта, Л. А., совмещая при этом заботу о пропитании семьи с интересами высокой науки. Юная матушка моя хоть и интересовалась по большей части зверушками и птичками (весьма упоенно надо сказать), но и травками не пренебрегала, став заинтересованной слушательницей, а когда и помощницей (сбегать, к примеру, посмотреть, расцвела ли на Ярославской линии первая мать-и-мачеха)Невского.
Потому, годы спустя, когда её спутником в лесных уже просто прогулках стал я, она могла уверенно назвать любую сколь-нибудь приметную травку и провести в отдаленный уголок, где в овраге растёт редчайшая ольха полыннолистная (сейчас этот вид низведен систематиками до формы ольхи серой, от которой, наверно и произошел декоративный сорт “Lacinata» ). И подобное поведение и знание стало для меня столь же естественным как для москвича привычка садиться именно в тот вагон метро, который останавливается ближе всего к нужному выходу со станции.
Л. А. в те годы уже состарился, в лес выбирался редко, во всяком случае я не помню, чтоб мы с ним куда то ходили. Но самого его помню хорошо и в его маленьком вросшем в землю доме из непропорционально толстых бревен на тихой улочке рядом с моей первой школой бывал довольно часто, то с матушкой, то один. Во втором классе, помнится, всю зиму по средам прибегал туда смотреть по телевизору «Клуб кинопутешествий».
К сожалению, у нас от Л. А. не осталось даже ни одной фотографии. Только несколько книг с дарственными надписями в т. ч. дореволюционные ещё определители растений Маевского и чудом сохранившееся письмо из армии, датированное летом 45-го, промежутком меж двумя войнами. Но, может, у кого-то, читающего эти строки станет чуть теплей на сердце от незамысловатого рассказа и, значит, тянущаяся сквозь года нитка памяти пока ещё не оборвется…